Испания. Севилья. Сервантес

http://olga-andronova.livejournal.com/306327.html
Испания-Сервантес. Фландрия, Нидерланды, фламандцы, голландцы – Тиль Уленшпигель. Брейгель. Это противостояние в душе с детства. Потом добавился Булгаков.

И если любишь книжки читать – всегда приходит время отвечать за то, какие именно.

В детстве у меня был Дон Кихота с иллюстрациями Гюстава Доре - большого формата в серой шероховатой тряпичной обложке. Была биография Сервантеса, не помню автора, небольшая книжка, которая кончалась тем, как он выезжает из севильской тюрьмы с рукописью. Из той книги помню про его алжирский плен, житейскую неустроенность, работу сборщиком податей от нищеты (а что уж может быть гаже?). И фразу: засадив несправедливо Сервантеса в тюрьму, король сохранил для Испании великий роман.

Потом то же самое про Пушкина: не пустил его царь за границу, сохранил для России великого поэта. Ага, всего до 37 лет.

Лермонтова тоже сохранил – до 26.

Блок – в 40 лет. Есенин – в 30 лет. Булгаков – в 48 лет.

Охранители, блин. Вот так формировалось понимание, чего стоит Родину любить, и кто такое «мундиры голубые», «хозяевА». Вечно бздящие, первыми жрущие из общего корыта, чавкающие без стыда, первыми и продают. И не смогут смыть всей их черной кровью поэта праведную кровь.

Ну, уж создать точно ничего не в состоянии, ибо импотенты – только пожрать да насрать.

По Испании не сама ездила – возили. Потому в Севилье разыскать королевскую тюрьму на Змеиной/Сьерпес улице времени не было. Это издавна торговая улица, а теперь и вовсе сплошь шопинг да жракинг. В его времена тюрьму описывали как «мрачное заведение с особым, неписаным уставом жизни и обычаев, с прославленными тремя дверьми – «золотой», «серебряной» и «медной», через которые, за соответствующую их наименованию взятку, можно было попасть в худшие или лучшие камеры, с загонами (ranchos) для преступников разного сорта».

Сервантес умудрился затрюмиться аж 3 раза, из них в севильскую - два, и в 1597 году, отсиживая семимесячный срок по обвинению в растрате казенных денег (собранные подати в банк положил – а банчок лопнул), начал сочинять шедевр «Хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский». Сидел, скорее всего, в «медной», статья и должность не авторитетные, но, видимо, заслужил уважение прочих сидельцев, раз книгу дали писать. Впрочем, он честно воевал, левая рука высохла после боя при Лепанто, в плену оттрубил 5 лет. А в бой при Лепанто с Османской турецкой империей за Европу набирали только дворян с безупречным происхождением. Оно и понятно: опасались удара в спину, уж очень дело было важное. Битва на море, у турок – численный перевес, 275 на 217 кораблей. Один предатель мог здорово нагадить. И потом Сервантес служил в армии. Так что было за что уважить, несмотря на косяк с мытарством.

По сравнению с Сервантесом «Тиль Уленшпигель» Шарля де Костера был конечно не книгой, а записями народных баек. Тогда не читала еще «Исторические корни волшебной сказки» В.Я. Проппа, и конечно, «Золотую ветвь» Дж. Фрэзера, и понятие «сказка, былина» означали преданья старины глубокой, но про реальных людей. И жалко Тиля и Ламме Гудзака было очень, хотя в сравнении с идальго и Пансой они были блеклыми, ходульными – описания, не люди.

Но зато они были похожи на людей с картин Брейгеля, - альбомы которого тогда еще надо было найти посмотреть, книжечку иллюстраций которого подарили ребята из институтской группы на 8 марта, за которым потом ездила по всей Европе. Из-за Брейгеля Испанию не полюбила. В европейском противостоянии была на стороне голландцев. Но Сервантес был другой Испанией. Как и Лопе де Вега – два больших серо-розовых тома.

Кстати, первые испанские ветряные мельницы во второй половине 70х годов XVI века построили фламандские предприниматели, и именно в засушливой Ла Манче, возле сёл Тобосо и Кинтанар. Вид мельниц настолько изумил испанцев, что термин molino de viento (ветряная мельница) стал обозначать ирреальность.

В Брюсселе, куда Брейгель сбежал из Антверпена от испанских высокопоставленных «покровителей», инквизитора в частности, есть Испанская площадь, и на ней стоит памятник, само собой, Дон Кихоту и Санчо Пансе. Примирение? – Нет, с Испанией Сервантеса поссориться невозможно. А про испанское иго – как французы в Реймсе: «простим, но не забудем».

Потом, после журнальной публикации 1966-67 годов, после появлении вкладок (так и давали почитать – разбухшие как колено Маргариты от поцелуев бурые номера «Москвы» с машинопечатными листами) в сознании появилась третья аналогия – Иешуа Га-Ноцри и Левий Матвей. Сборщик податей, послушавший Иешуа, бросивший деньги на дорогу (а как в тюрьме посидеть за пропажу казенного?) и побредший за Иешуа, непрерывно записывая обрывки своих впечатлений и его мнений на козлином пергаменте. А сначала думал, что оскорбляет, называя Его – собакой (так хотелось в детстве собаку – но места в однокомнатке не было, разрешили взять только кота).

Мастер колоду тасовал очень причудливо, но совпадали кусочки мозаики. Вот так в Сервантесе зазвучала русская мелодия.

И так во мне воспитывалась душа, русская по Достоевскому - со всемирной отзывчивостью. Потому что все они существовали в общей вселенной, и с ними было хорошо.

Сервантес умер в бедности и заботах – но ныне в Испании его имя на каждом углу. Это тоже так по-русски.

В Севилье нас привезли в какой-то сад, и по словам гида, в этих тумбочках были разложены томики испанской классики, Сервантеса в первую очередь, и гуляющие могли посидеть на скамейках, почитать. При нас книг не было – наверно, зачитали J

Гулили голуби, пахли розы.

Такие махровые желтые у нас не вырастут, хотя попроще у меня цветет уже лет 10.

Рядом площадь Испании, созданная к выставке 1929 года, подводившей некий промежуточный итог колониализму.

Среди панно, отображающих составные части Испании, Кастилию обозначают они – неразрывная пара Дон-Кихот и Санчо Панса.

Такой был сверкающий пиар – как ныне у путинской кодлы, а через 6 лет началась гражданская война, и поныне в стране есть франкисты. Мне рассказывали там, что в массе это люди старше 40, и такой раскол в сознании населения не есть хорошо.

Гиды обязательно напоминают, что здесь снимался второй эпизод «Звездных войн». Названия мне показались символами нынешней ситуации в России: «Атака клонов» и «Диктатор».

Литературоведы годами выискивают так называемые «кочующие сюжеты», твердят о повторяемости, строчат тексты, складывая их в диссеры. А жизнь и в самом деле идет по циклу.