http://olga-andronova.livejournal.com/40679.html
Про 30ку писала раньше. До того училась в 99ой школе Выборгского района. Школа была обычная, ученики нестандартные. Как писала раньше – из разных социальных групп. Учителя – обычные.
Учительница русского языка и литературы (Раиса Антоновна, ЕМНИП) ко мне относилась душевно. Ей нравились мои сочинения. Зачитывала их классу как образец прозы. Как-то раз даже расплакалась над моим текстом в классе. Сказала, что у меня талант, и когда-нибудь я стану писательницей. Что мне надо обязательно писать книги. Она отпускала меня с уроков со словами «тебя учить на моих уроках нечему».
Запомнила директрису Регину Павловну и то потому, что у нее были две особенности: кличка РеПа и голубые штаны с начесом. Садясь в классе, она закладывала ногу на ногу, и мы любовались ее исподним. Учительница химии (или ботаники?) запомнилась криками о том, что «дураки, на вас за границей институты работают», когда уговаривала нас не слушать The Beatles. Учитель музыки как-то поставил мне тройку за неверно взятую ноту. Мама побежала в школу (у меня в основном были пятерки) выяснять, что я не так сделала. Учитель ей стал наговаривать про «до» вместо «си». Мама не поняла «Дочка что-нибудь не выучила из текстов, истории музыки? - Нет, виновато отсутствие слуха, медведь по ее ушкам прогулялся на все лапы». Мама опять про то, что слух не всем дан. Учитель упирается: «У меня и табуретка запоет». Мама ответила, что дочь – не мебель, и раз учитель такой упрямый, за тройку меня ругать не будет.
Особая тема – наша классная, учительница физкультуры. Звали сию бабу Ленина Федоровна. Как она объясняла: «Ленин и а». Помню, что мы, дети, уже тогда были настроены антикоммунистически и меж собой ее за эту тираду высмеивали.
Баба была не то, чтобы злой, но тупой и невоспитанной. Бабушка Ляла пошла за каким-то ее вызовом в школу, Ленина разговаривала с ней и щелкала семечки, попадая шелухой на подол бабушкиного пальто. Бабушка вернулась домой и сказала маме «Даже если Люня подожжет эту школу, она будет права».
В восьмом классе меня перевели из класса с буквой А в класс с буквой Б. Потому что на уроке физкультуры я обозвала Ленину фашисткой. У нас учился хромой парень, сколько помню, звали его Геннадий. И кто-то мне говорил, что он потом стал режиссером русского театра в Риге. На уроки физкультуры он ходил, делал, что мог. Осенью, занятия на улице, прыжки в длину. Гена попробовал, естественно, неудачно и Ленина брезгливо через губу сказала, что некуда лезть убогому. Генка заплакал, и я за него вступилась.
Хотели выгнать из школы с волчьим билетом – в ПТУ. Мама сходила в школу, объяснила, что пойдет в роно и райком, объяснит ситуацию. Учителя утерлись, перевели меня в соседний класс. Наши мальчики сходили к мальчикам Б-класса, предупредили, что меня обижать нельзя. И демонстративно ходили ко мне на переменах. Девочки Б-класса меня не особенно привечали, но у меня в старом классе оставались две закадычные подруги Люда Матвеева и Лера Цепелева. Мне хватало общения с ними.
Потом поехали на зимние каникулы в Таллинн. Там нас поселили в физкультурном зале на ночевки. Матрасы по краям, девочкам ложиться спать налево, мальчикам направо, учительницы посредине на двух матрасах. Спать в турпоходе, когда интересные разговоры с поезда не договорены? И по выключении света ребята поползли ко мне на беседу. Училки включили свет, разорались, стали намекать на то, что мы собирались заниматься сексом. Восьмой класс, все в одном зале, какой секс? Любовь и дружба – тогда других понятий не было. Я ответила училкам, вполне конкретно описав их глупость и пошлость, они заткнулись, выключили свет. Утром за завтраком девочки из Б-класса высказались в том смысле, что новенькая всех парней хочет себе присвоить. Вообще-то сыр-бор разгорелся из-за одного парня, Сергея, который нравился, как выяснилось, многим. На мой вкус – увалень. Училки подзуживали девочек объявить мне бойкот. Бойкот так бойкот. Меня этим не испугаешь, главное, чтобы перед своей совестью было не стыдно. На мою сторону встала только одна из девиц, как потом выяснилось - самая предусмотрительная. Ну, она в этом классе с самого начала училась, и расклад был ей понятен. Бабская сторона восторжествовала, но тут ситуация повернулась смешной стороной. Потому, что когда я развернулась и со второй девочкой пошла изучать Таллинн самостоятельно, со мной ушли все пацаны. Девочки и училки взвыли – а кто будет их сумки таскать с накупленным барахлом? Некому. Мне покупать было не на что, так, маме сувенир за 50 копеек, так что Сережа не особо перетрудился, таская мой белый портфель. Мы ходили по заснеженному городу, заходили в музеи. В какой-то большой пирамидальной башне, когда мы покупали билеты, от нас в довольно резкой форме потребовали говорить по-эстонски. Я сказала, что мы говорим на родном языке. Гиды с билетершей начали возмущаться: живете в Эстонии, должны использовать местную речь. Я опять же настаивала, что мы из Ленинграда. Была очень удивлена, что эти местные удивились – такие дети и из России? Потом, когда рассказывала маме, предположила, что именно состав группы и то, как вежливо и по-джентельменски обращались с нами парни, навело эстонцев на мысль, что мы не из России. Было неприятно, потому и запомнилось.
Так и пёрли училки свои набитые сумки, пыхтя и пердя, до вокзала. Я не злорадничала, но искреннее удовольствие получила. Уже вернувшись в Ленинград, пару раз сходила с Сергеем в местный кинотеатр «Уран», он был довольно мил, но точно герой не моего романа. Зато девочек из Б-класса обсмеяла вся школа. Вот такие драмы были в 8м классе.
У меня был тогда роман с парнем из моего А-класса, Олегом Беляевским. Крупный, рыжий, умный. Мой любимый муж на него похож, или Олег на него. На танцы ходили, друг к другу в гости. Его родители, милая пара, на родительском собрании сразу подошли к маме познакомиться. Перевод в другой класс на отношения не повлиял, а вот уход в 30ку роман оборвал. Вспоминать приятно, хотя так ничем все и кончилось.
Помню, как пришел в наш класс Игорь Крашевский. Высокий, манерный. Он понравился моей маме, потому что в отличие от моих школьных друзей, не свистел под балконом «Оль, выходи гулять!», а пришел, позвонил в дверь, и сказал маме «Могу я попросить Вашего разрешения забрать Олю на прогулку, мы вернемся через 2 часа?». Мама растаяла «такое воспитание, такое джентльменство!». Мне он довольно быстро разонравился, хотя был начитан нетривиально, сыпал цитатами из не общего набора книг, завести разговор умел и споры получались интересные. Но что-то в нем было подспудное, чувствовалось, что его не разговор интересует, не человек, а какие-то свои цели. Как в кино, а не жизнь. Повторюсь, про секс мы тогда только в книгах читали. Максимум Мопассан, а он ведь правильный, на самом деле, порнухе не учит, шлюшничеству, торговле, одним словом. Вообщем, я от Крашевского улизнула, хотя мама меня не поняла. Связалась с ним одна девочка из моего старого класса, кончилось дело абортом. И его родители обвинили во всем ту девочку. Грязь, подлость. Ребята с ним перестали общаться – это был необъявленный, но реальный бойкот.
Уйдя в 30ку, я настолько по уши загрузилась в общение и учение, что 99ю я практически не вспоминала, пока оттуда косяком не попёрли в правительство соученики.
Мамина квартира осталась мне. И я редко, но заезжаю в тот район. Теперь странно представить, что нас в таком мини-объеме жило трое. Крохотулечка с сидячей ванной.
Однажды на этом балконе брат поскользнулся и, упав, разбил лицо. И я тащила его на себе в травму за 2 трамвайные остановки. Пошли гулять – он разбил лёд на луже и искупался. Прямо так, в шубе, тащила его на наш пятый без лифта.
Жили, говорю ж, бедно. Мамины подруги приносили иногда с собой буханку хлеба к чаю. Моими обязанностями по дому была убирать квартиру, кормить себя и брата после школы, проверять его уроки и перебирать крупы, из которых варили каши и супы. Однажды брат решил исправиться и внести посильный вклад в семейную жизнь. Влез в буфет, нашел там грибы, увидел в них дырочки от нитки, на которой сушили, и выбросил в помойное ведро. Прибрался. Вечером похвастался перед мамой. Мама кинулась к помойке – а брат и помойное ведро вынес. Так и погиб наш запас на зиму. Грибные супы и сейчас люблю.
Осталось вспомнить первую, 153ю школу на улице Гончарной.
Первую учительницу звали Елена Николаевна – запомнила, потому что звали как бабушку Лялю. Сколько помню, в той школе я тоже проявляла характер. Это соседка по Рашетова меня так окрестила «проява» - за характер. Из тех лет помню, что вдоль окон шла лестница, и вдоль лестницы стояли ступеньками подставки под цветы. Нас вели в класс, а я пошла по этим ступенькам–подставкам. Почему? – а так интересней.
Я сидела за одной партой с мальчиком по фамилии Шапиро, и стала первой любовью. И его родители тут же пригласили меня с родителями в гости. Интеллигентная богатая еврейская квартира. «Оленька, а тебя есть домашние животные? – Да. – Кто? - Клопы и кошка Сара». Все, визит окончен, папа, схватив меня и маму в охапку, бежал домой.
Кажется, его звали Юра. Я иногда засыпала за партой, и он останавливал учительницу: «Тише, Оля спит. Не мешайте ей, разбудите».
Мы жили в коммуналке весьма веселой из-за соседа алкоголика Вани. Жену он избивал в кровь, и она, прихватив сына с дочкой, бегала от него до Пушкинской в одной рубахе, с кровавым колтуном волос на голове. Соседям тоже доставалось. Вот из-за этих всенощных бдений я иногда засыпала на уроках.
Когда отец приходил из экспедиции, он утихал. Но как-то раз кинулся с топором на папу. Папа возвращался с прогулки, неся в руках меня и санки. Санки бросил, уворачивался, чтобы топором не попало по мне. Ванек всю филенку изрубил топором. Папа исхитрился запихнуть меня в комнату, отнял топор и избил Ваню. Хорошо избил. Тот отлежался – и попёр в милицию с заявлением о «превышении меры самообороны». Милиционеры его утихомирили с трудом.
Милиция к нам приходила вокзальная – дом был ведомственный. Надоел им Ванек хуже горькой редьки, а что сделаешь? Хулиганит дома, пойди возьми его за рупь за двадцать. Вот однажды на очередной ванькин загул – он любил бегать по квартире без штанов, в одной маечке, и размахивать опасной бритвой – кто-то из соседей успел в окно позвать милицию. Милиция в количестве двух человек пришла, Ваня уже трусы надел, и завел свою обычную «чё пристали к рабочему классу, отдыхаю в свое удовольствие, пил на свои, а ты мне не наливал..». Милиция потопталась и ушла. За дверью милиционер то ли вспомнил, то ли так и задумано было – но сразу же позвонил. Глазков не было, и Ванек в привычной форме без трусов, тряся имуществом – открыл дверь. Менты радостно загомонили «иди сюда, наш сладкий сахар» - и на 15 суток. Так он с них и не вышел. Потому что соседи расхрабрились и дали таки на него показания. Да и сам он долго не мог выдержать – начал себе по 15 суток добавлять. Ф-фф-у! Избавились.
Две соседки – старушки сестрички, гадили исподтишка. Мама ставила на ночь кипятить мои пеленки (днем не разрешали - пар в квартире), сидела с учебником. Отполощет – повесит и опять сидит с учебником под ними. Потому что, если заснуть – они выползали и ножничками перерезали веревку. Стиранное белье валилось на пол. А нечего так часто стирать – с поганого не треснешь, с чистого не воскреснешь. Живут же люди в одном белье месяц, от бани до бани, а эта ученая все в баню еженедельно таскается. И где уж так на работе пачкается? Еще эти бабки день-деньской пялились в окно – кто да кто по двору пройдет? Для чего залезали на швейную машинку марки Зингер, стоявшую у окна. И регулярно с нее падали, выползая в коридор, охали, держась на бока. Мама ядовито им сочувствовала и предлагала на машинку не лазать. Бабки изумлялись «Это как? Как же увидишь, кто к кому идет?».
Были еще соседи, нормальные. Сестра Нина и брат Вася и их мама – баба Саша. Нина Васильевна работала завкадрами на телевидении, я к ней потом в гости ходила на работу. Мама рассказала, как поняла, что ее заставляют ходить-стучать на сотрудников. Потому что та периодически хвасталась покупкой-обновкой. Мама спрашивала, где купила, и получалось, что в рабочее время рядом с Литейным. Конечно, Нина Васильевна не признавалась на прямой вопрос. Мне мама объясняла, что на ее должности иначе нельзя – заставят стучать, значит, надо выбирать такую профессию, чтобы быть полезной людям, но чтобы не могли принудить к стукачеству. Это тоже был мамин урок. Так я и стала инженером – гуманитария скорее бы попытались сломать и сделать подонком-стукачом.
А вскоре нам дали новую квартиру. Что любопытно – мамину с папой библиотеку как только соседи не костерили. И есть нечего – а они книги покупают, и кому эта пыль нужна, и в прихожей место занимает. Однако, пока переезжали, один шкаф с книгами успели упереть. Ох, нехорошая квартира. И номер у нее вроде был 50.
Про 30ку писала раньше. До того училась в 99ой школе Выборгского района. Школа была обычная, ученики нестандартные. Как писала раньше – из разных социальных групп. Учителя – обычные.
Учительница русского языка и литературы (Раиса Антоновна, ЕМНИП) ко мне относилась душевно. Ей нравились мои сочинения. Зачитывала их классу как образец прозы. Как-то раз даже расплакалась над моим текстом в классе. Сказала, что у меня талант, и когда-нибудь я стану писательницей. Что мне надо обязательно писать книги. Она отпускала меня с уроков со словами «тебя учить на моих уроках нечему».
Запомнила директрису Регину Павловну и то потому, что у нее были две особенности: кличка РеПа и голубые штаны с начесом. Садясь в классе, она закладывала ногу на ногу, и мы любовались ее исподним. Учительница химии (или ботаники?) запомнилась криками о том, что «дураки, на вас за границей институты работают», когда уговаривала нас не слушать The Beatles. Учитель музыки как-то поставил мне тройку за неверно взятую ноту. Мама побежала в школу (у меня в основном были пятерки) выяснять, что я не так сделала. Учитель ей стал наговаривать про «до» вместо «си». Мама не поняла «Дочка что-нибудь не выучила из текстов, истории музыки? - Нет, виновато отсутствие слуха, медведь по ее ушкам прогулялся на все лапы». Мама опять про то, что слух не всем дан. Учитель упирается: «У меня и табуретка запоет». Мама ответила, что дочь – не мебель, и раз учитель такой упрямый, за тройку меня ругать не будет.
Особая тема – наша классная, учительница физкультуры. Звали сию бабу Ленина Федоровна. Как она объясняла: «Ленин и а». Помню, что мы, дети, уже тогда были настроены антикоммунистически и меж собой ее за эту тираду высмеивали.
Баба была не то, чтобы злой, но тупой и невоспитанной. Бабушка Ляла пошла за каким-то ее вызовом в школу, Ленина разговаривала с ней и щелкала семечки, попадая шелухой на подол бабушкиного пальто. Бабушка вернулась домой и сказала маме «Даже если Люня подожжет эту школу, она будет права».
В восьмом классе меня перевели из класса с буквой А в класс с буквой Б. Потому что на уроке физкультуры я обозвала Ленину фашисткой. У нас учился хромой парень, сколько помню, звали его Геннадий. И кто-то мне говорил, что он потом стал режиссером русского театра в Риге. На уроки физкультуры он ходил, делал, что мог. Осенью, занятия на улице, прыжки в длину. Гена попробовал, естественно, неудачно и Ленина брезгливо через губу сказала, что некуда лезть убогому. Генка заплакал, и я за него вступилась.
Хотели выгнать из школы с волчьим билетом – в ПТУ. Мама сходила в школу, объяснила, что пойдет в роно и райком, объяснит ситуацию. Учителя утерлись, перевели меня в соседний класс. Наши мальчики сходили к мальчикам Б-класса, предупредили, что меня обижать нельзя. И демонстративно ходили ко мне на переменах. Девочки Б-класса меня не особенно привечали, но у меня в старом классе оставались две закадычные подруги Люда Матвеева и Лера Цепелева. Мне хватало общения с ними.
Потом поехали на зимние каникулы в Таллинн. Там нас поселили в физкультурном зале на ночевки. Матрасы по краям, девочкам ложиться спать налево, мальчикам направо, учительницы посредине на двух матрасах. Спать в турпоходе, когда интересные разговоры с поезда не договорены? И по выключении света ребята поползли ко мне на беседу. Училки включили свет, разорались, стали намекать на то, что мы собирались заниматься сексом. Восьмой класс, все в одном зале, какой секс? Любовь и дружба – тогда других понятий не было. Я ответила училкам, вполне конкретно описав их глупость и пошлость, они заткнулись, выключили свет. Утром за завтраком девочки из Б-класса высказались в том смысле, что новенькая всех парней хочет себе присвоить. Вообще-то сыр-бор разгорелся из-за одного парня, Сергея, который нравился, как выяснилось, многим. На мой вкус – увалень. Училки подзуживали девочек объявить мне бойкот. Бойкот так бойкот. Меня этим не испугаешь, главное, чтобы перед своей совестью было не стыдно. На мою сторону встала только одна из девиц, как потом выяснилось - самая предусмотрительная. Ну, она в этом классе с самого начала училась, и расклад был ей понятен. Бабская сторона восторжествовала, но тут ситуация повернулась смешной стороной. Потому, что когда я развернулась и со второй девочкой пошла изучать Таллинн самостоятельно, со мной ушли все пацаны. Девочки и училки взвыли – а кто будет их сумки таскать с накупленным барахлом? Некому. Мне покупать было не на что, так, маме сувенир за 50 копеек, так что Сережа не особо перетрудился, таская мой белый портфель. Мы ходили по заснеженному городу, заходили в музеи. В какой-то большой пирамидальной башне, когда мы покупали билеты, от нас в довольно резкой форме потребовали говорить по-эстонски. Я сказала, что мы говорим на родном языке. Гиды с билетершей начали возмущаться: живете в Эстонии, должны использовать местную речь. Я опять же настаивала, что мы из Ленинграда. Была очень удивлена, что эти местные удивились – такие дети и из России? Потом, когда рассказывала маме, предположила, что именно состав группы и то, как вежливо и по-джентельменски обращались с нами парни, навело эстонцев на мысль, что мы не из России. Было неприятно, потому и запомнилось.
Так и пёрли училки свои набитые сумки, пыхтя и пердя, до вокзала. Я не злорадничала, но искреннее удовольствие получила. Уже вернувшись в Ленинград, пару раз сходила с Сергеем в местный кинотеатр «Уран», он был довольно мил, но точно герой не моего романа. Зато девочек из Б-класса обсмеяла вся школа. Вот такие драмы были в 8м классе.
У меня был тогда роман с парнем из моего А-класса, Олегом Беляевским. Крупный, рыжий, умный. Мой любимый муж на него похож, или Олег на него. На танцы ходили, друг к другу в гости. Его родители, милая пара, на родительском собрании сразу подошли к маме познакомиться. Перевод в другой класс на отношения не повлиял, а вот уход в 30ку роман оборвал. Вспоминать приятно, хотя так ничем все и кончилось.
Помню, как пришел в наш класс Игорь Крашевский. Высокий, манерный. Он понравился моей маме, потому что в отличие от моих школьных друзей, не свистел под балконом «Оль, выходи гулять!», а пришел, позвонил в дверь, и сказал маме «Могу я попросить Вашего разрешения забрать Олю на прогулку, мы вернемся через 2 часа?». Мама растаяла «такое воспитание, такое джентльменство!». Мне он довольно быстро разонравился, хотя был начитан нетривиально, сыпал цитатами из не общего набора книг, завести разговор умел и споры получались интересные. Но что-то в нем было подспудное, чувствовалось, что его не разговор интересует, не человек, а какие-то свои цели. Как в кино, а не жизнь. Повторюсь, про секс мы тогда только в книгах читали. Максимум Мопассан, а он ведь правильный, на самом деле, порнухе не учит, шлюшничеству, торговле, одним словом. Вообщем, я от Крашевского улизнула, хотя мама меня не поняла. Связалась с ним одна девочка из моего старого класса, кончилось дело абортом. И его родители обвинили во всем ту девочку. Грязь, подлость. Ребята с ним перестали общаться – это был необъявленный, но реальный бойкот.
Уйдя в 30ку, я настолько по уши загрузилась в общение и учение, что 99ю я практически не вспоминала, пока оттуда косяком не попёрли в правительство соученики.
Мамина квартира осталась мне. И я редко, но заезжаю в тот район. Теперь странно представить, что нас в таком мини-объеме жило трое. Крохотулечка с сидячей ванной.
Однажды на этом балконе брат поскользнулся и, упав, разбил лицо. И я тащила его на себе в травму за 2 трамвайные остановки. Пошли гулять – он разбил лёд на луже и искупался. Прямо так, в шубе, тащила его на наш пятый без лифта.
Жили, говорю ж, бедно. Мамины подруги приносили иногда с собой буханку хлеба к чаю. Моими обязанностями по дому была убирать квартиру, кормить себя и брата после школы, проверять его уроки и перебирать крупы, из которых варили каши и супы. Однажды брат решил исправиться и внести посильный вклад в семейную жизнь. Влез в буфет, нашел там грибы, увидел в них дырочки от нитки, на которой сушили, и выбросил в помойное ведро. Прибрался. Вечером похвастался перед мамой. Мама кинулась к помойке – а брат и помойное ведро вынес. Так и погиб наш запас на зиму. Грибные супы и сейчас люблю.
Осталось вспомнить первую, 153ю школу на улице Гончарной.
Первую учительницу звали Елена Николаевна – запомнила, потому что звали как бабушку Лялю. Сколько помню, в той школе я тоже проявляла характер. Это соседка по Рашетова меня так окрестила «проява» - за характер. Из тех лет помню, что вдоль окон шла лестница, и вдоль лестницы стояли ступеньками подставки под цветы. Нас вели в класс, а я пошла по этим ступенькам–подставкам. Почему? – а так интересней.
Я сидела за одной партой с мальчиком по фамилии Шапиро, и стала первой любовью. И его родители тут же пригласили меня с родителями в гости. Интеллигентная богатая еврейская квартира. «Оленька, а тебя есть домашние животные? – Да. – Кто? - Клопы и кошка Сара». Все, визит окончен, папа, схватив меня и маму в охапку, бежал домой.
Кажется, его звали Юра. Я иногда засыпала за партой, и он останавливал учительницу: «Тише, Оля спит. Не мешайте ей, разбудите».
Мы жили в коммуналке весьма веселой из-за соседа алкоголика Вани. Жену он избивал в кровь, и она, прихватив сына с дочкой, бегала от него до Пушкинской в одной рубахе, с кровавым колтуном волос на голове. Соседям тоже доставалось. Вот из-за этих всенощных бдений я иногда засыпала на уроках.
Когда отец приходил из экспедиции, он утихал. Но как-то раз кинулся с топором на папу. Папа возвращался с прогулки, неся в руках меня и санки. Санки бросил, уворачивался, чтобы топором не попало по мне. Ванек всю филенку изрубил топором. Папа исхитрился запихнуть меня в комнату, отнял топор и избил Ваню. Хорошо избил. Тот отлежался – и попёр в милицию с заявлением о «превышении меры самообороны». Милиционеры его утихомирили с трудом.
Милиция к нам приходила вокзальная – дом был ведомственный. Надоел им Ванек хуже горькой редьки, а что сделаешь? Хулиганит дома, пойди возьми его за рупь за двадцать. Вот однажды на очередной ванькин загул – он любил бегать по квартире без штанов, в одной маечке, и размахивать опасной бритвой – кто-то из соседей успел в окно позвать милицию. Милиция в количестве двух человек пришла, Ваня уже трусы надел, и завел свою обычную «чё пристали к рабочему классу, отдыхаю в свое удовольствие, пил на свои, а ты мне не наливал..». Милиция потопталась и ушла. За дверью милиционер то ли вспомнил, то ли так и задумано было – но сразу же позвонил. Глазков не было, и Ванек в привычной форме без трусов, тряся имуществом – открыл дверь. Менты радостно загомонили «иди сюда, наш сладкий сахар» - и на 15 суток. Так он с них и не вышел. Потому что соседи расхрабрились и дали таки на него показания. Да и сам он долго не мог выдержать – начал себе по 15 суток добавлять. Ф-фф-у! Избавились.
Две соседки – старушки сестрички, гадили исподтишка. Мама ставила на ночь кипятить мои пеленки (днем не разрешали - пар в квартире), сидела с учебником. Отполощет – повесит и опять сидит с учебником под ними. Потому что, если заснуть – они выползали и ножничками перерезали веревку. Стиранное белье валилось на пол. А нечего так часто стирать – с поганого не треснешь, с чистого не воскреснешь. Живут же люди в одном белье месяц, от бани до бани, а эта ученая все в баню еженедельно таскается. И где уж так на работе пачкается? Еще эти бабки день-деньской пялились в окно – кто да кто по двору пройдет? Для чего залезали на швейную машинку марки Зингер, стоявшую у окна. И регулярно с нее падали, выползая в коридор, охали, держась на бока. Мама ядовито им сочувствовала и предлагала на машинку не лазать. Бабки изумлялись «Это как? Как же увидишь, кто к кому идет?».
Были еще соседи, нормальные. Сестра Нина и брат Вася и их мама – баба Саша. Нина Васильевна работала завкадрами на телевидении, я к ней потом в гости ходила на работу. Мама рассказала, как поняла, что ее заставляют ходить-стучать на сотрудников. Потому что та периодически хвасталась покупкой-обновкой. Мама спрашивала, где купила, и получалось, что в рабочее время рядом с Литейным. Конечно, Нина Васильевна не признавалась на прямой вопрос. Мне мама объясняла, что на ее должности иначе нельзя – заставят стучать, значит, надо выбирать такую профессию, чтобы быть полезной людям, но чтобы не могли принудить к стукачеству. Это тоже был мамин урок. Так я и стала инженером – гуманитария скорее бы попытались сломать и сделать подонком-стукачом.
А вскоре нам дали новую квартиру. Что любопытно – мамину с папой библиотеку как только соседи не костерили. И есть нечего – а они книги покупают, и кому эта пыль нужна, и в прихожей место занимает. Однако, пока переезжали, один шкаф с книгами успели упереть. Ох, нехорошая квартира. И номер у нее вроде был 50.
Комментариев нет:
Отправить комментарий