По воспитанию и восприятию детства, юности, молодости Флоренция была для меня землей обетованной. В доме, где меня растили (сестры моей прабабки) хранились вещи, привезенные ею и мужем И.А. Бычковым из свадебного путешествия, в том числе и из Флоренции. Блокаду пережило немногое: пресс-папье из флорентийской мозаики, картины.
Моей прабабке вследствие ее выбора поездки за границу в медовый месяц похоже были не рекомендованы (О тех, кого помню и люблю (часть 2) http://olga-andronova.livejournal.com/34813.html и копия ).
Флоренция – это художники, архитектура, Данте
(Он из ада ей послал проклятье,
И в раю не мог ее забыть, –
Но босой, в рубахе покаянной,
Со свечой зажженной не прошел
По своей Флоренции желанной,
Вероломной, низкой, долгожданной... Ахматова),
«Жизнеописание» Джорджо Вазари, Леонардо да Винчи в роли инженера и шоу-устроителя, история с мальчиком, покрытым им золотой краской и умершим вследствие закупорки потовых желез. Савонарола.
И на всём – печать высшего качества. Мера. Эталон.
Это было непререкаемой истиной.
Не так давно прочла у какого-то искусствоведа, что флорентийцы, будучи ушлыми финансистами (т.е. заимодавцами и банкирами – со всеми подлыми особенностями этого бизнеса), сумели разрекламировать услуги своих соотечественников из соседского цеха мастеров на ниве искусства. И хоть слову «ломбард» мы обязаны другой итальянской земле, зато тосканцы создали, как теперь принято говорить, «центр кристаллизации» и «активно продвигали» свою художественную «экспертизу».
Сколько я знаю, в средние века и ранее торговали предметами роскоши – возить мясо далеко не умели, еще не было пряностей, да и соль была дорога. Муку – да, но какая на ней маржа, чтобы оправдать риск и расходы? То, что можно было изготовить в своем регионе, обычно там и потребляли.
Так что установить на услуги цеха мастеров художественных дел высокие расценки – это дало многое, в том числе налоги, и доходы расходились по всей среде обитания – булочнику, трактирщику, поломойке, портному и т.п. и т.д.
Когда-то подобная мысль была бы расценена мной как кощунство.
У Джона Фаулза (John Fowles) в одном из романов (Дэниел Мартин, ЕМНИП) высказана квинтэссенция (для меня) понимания творчества в 20ом веке.
Так когда-то появилась концепция гуманизма. Хотя о том, что все люди несут в себе божественную душу, сказал еще Христос, понадобилось еще 15 веков жути, чтобы найти эту идею в Европе и еще 5 веков, чтобы хоть как то оформить ее документально - в виде Женевской конвенции, деклараций ООН.
Так и с мыслью Фаулза. Она просто, естественна и вроде бы должна быть общеупотребима. Ага, щаз-з-з-.
Фаулз сказал, что для фараонов и диктаторов типа Сталина художник – всего лишь умелый ремесленник, они не ценят его души и не понимают/не признают/не принимают необходимость уважения к художнику, обеспечения ему свободы как необходимого условия для творчества. «Мастер» - это оценка ценности раба, не человека. Много слов, надо бы найти исходную цитату – у Фаулза сказано лучше.
Не знаю, знал ли Фаулз вопрос Сталина Пастернаку про Мандельштама. «Но он мастер?». Струсил и соврал лауреат нобелевки.
У Фаулза уже не спросишь – умер в 2005 году.
А вот про Михаила Афанасьевича Булгакова Паустовский сказал «секрет его творчества в жизненной позиции».
Во Флоренцию мы и повезли детей, как только смогли. У нас вообще все время была тяга показать им то, к чему рвались из СССР сами в их возрасте. Как с Сорбонной.
Хорошо, что тогда мы все время таскали с собой фотоаппарат. Теперь я покупаю путеводители. Но свои фото запоминают то, важность чего сразу не успеваешь осознать. Понимание всплывает потом.
Итак, может, в ноябре во Флоренции и бывает пусто. Не знаю, ибо не пробовала. А весной-летом-ранней осенью это сплошной круговорот языков и народов со всего мира.
И.Э.Грабарь как-то сказал, что русские исключительно одарены архитектурно. Полагаю, наличие территории (места) и архитектурный талант, позволяющий разместить здание так, чтобы скомпоновать очередной строительный шедевр, взаимосвязаны. Завоевать и удержать территорию – тоже талант. В смысле дарования бога. Архитектура – умении организовать постранство.
У Флоренции этого нет. Шедевры Браманте, Камбио, Брунеллески, Фиораванти, Таленти припихнуты в узкие городские рамки, теснятся боками.
Рассмотреть их полностью, на свободе, - практически невозможно. Воспринимаешь по частям по принципу «что дают». И еще толпы таких же, как мы, отупевших в очереди за взглядом на прекрасное. Это какое-то извращение идеи.
Чтобы рассмотреть отдельные здания, покупаешь путеводители с обилием фотографий. Посмотреть город можно – но только издали, с площади, названной именем Микельанджело. Там хорошо, но видны в основном крыши, башни и купола.
В России строили звонницы на Северо-Западе. Строить дома с красивым высоким фасадом, а сзади пристраивать к нему собственно помещение – это тоже от тесноты и нехватки средств. Напоминает о перевязи Портоса – золотой спереди, и потертой кожаной сзади.
Центр города заполнен роскошными зданиями. Но чуть дальше по речке Арно – и вот они, нормальные здания для основной части населения города.
Собственно говоря, Петербург тоже состоит из шикарной имперской выставки шедевров, уникальных (для всего мира) ансамблей, и так называемой рядовой застройки. За которую бьются градозащитники. Полагаю потому, почему любой алмаз берут в огранку и оправу – иначе это просто минерал. Выдернутый из среды любой шедевр задыхается и умирает, становится аттракционом.
Арно – маленькая, ее даже рекой назвать язык не поворачивается. Не поворачивался. Потому что эта смирная речушка показала-таки характер и происхождение от бурных горных потоков в ноябре 1966 года. И хотя такое горе бывает раз в 400 лет, лучше б было куда-то прятать художественные богатства из подвалов. И уж во всяком случае - не сбрасывать огромные массы воды с дамбы в 4 утра.
Еще одна любопытная архитектурная черта – эти башни. Они стоят по всей Тоскане и Флоренции в том числе. Это вещественное доказательство обстановки в Тоскане – война всех против всех. Жилище как замок: чтобы можно было отбиться от соседей. Мирные люди с бронепоездом на основном пути, одно слово.
Знаменитый Воспитательный дом.
Тут можно было оставить ненужного ребенка так, чтобы лицо принесшего не было видно. Давеча в Питере штатные правозащитники начали раскручивать тему «сделаем ящики для подкидышей», «сделаем город толерантным как Европа». Один нюанс, о котором напомнили ответственные лица: эти ящики враз заполнят детишками гастарбайтеры. Всё конечно мило и вусмерть толерантно, но прошлой осенью от такой роженицы с открытой формой туберкулеза пришлось лечить 18 ни в чем неповинных новорожденных питерских младенцев. И их кормящих мам тоже. За коим бесом все эти гастеры прутся к нам со своими болезнями, наркотой, поножовщиной, уголовными привычками, злобой, насилием и ненавистью – вопрос к Путину. Его трудами для нас созданы эти проблемы. Полагаю, что причина в ненависти, которую Путин питает к русским.
Кабан. Эта знаменитая скульптура установлена на старом Соломенном рынке. Мы долго искали время дня, когда около нее можно было бы сфотографироваться. В 4 утра не повезло: веселилась толпа японцев. Вдобавок вокруг – лавки, еще диво, что ему на морду ничего не навесили.
Ему надо засунуть монетку в пасть так, чтобы она упала вниз и проскочила сквозь решетку в основании скульптуры.
Анекдотичность ситуации в том, что существует 2 версии этого кабана. Одна стоит во Флоренции, где и была воздвигнута. Вторая – в Лувре. Её когда-то уперли наполеоновские войска (культурные по самое не могу), после поражения Франции вроде вернули. Кто и когда успел сделать копию, у кого сейчас стоит оригинал – не известно точно. Мы и в Лувре с ним понаобнимались *найду фото – выложу. Что не мешает миллионам людей гладить кабана по носу, регулярно начищая его бронзу.
Наличие/отсутствие змейки внизу, цапнувшей лягушку, для меня служило ориентиром при выборе копии.
Навозившись маленьких копий, в очередной заезд я озаботилась поисками, полноразмерного варианта. Нашли. Цена тоже была внятная, во всяком случае, обсуждаемая. Но тогда мы не поняли, какова будет логистика. А бронза довольно хрупкий металл. Пришлось забыть идею. Но несколькими годами позже, углядев в Киле классного старофранцузского оленя, мы его таки уволокли к себе. История логистики была трогательной, но касается некоторых особенностей отечественной таможни, о которых я пока не готова говорить. Это не с Газпромом драться за Охтинский мыс. «Ходить бывает склизко по камешкам иным. Итак, о том, что близко, пожалуй, умолчим» (с) А.К. Толстой. Мы никому ничего кроме положенного по закону, не заплатили. Но дьявол кроется в деталях.
Мы нашли на набережной Арно магазин, в котором век тому назад в свадебном путешествии тётя Маня купила флорентийскую мозаику в виде пресс-папье. И я купила себе пластинку на память. Но вспомнила почему-то рассказ Анны Андреевны Ахматовой. Как ее в больнице после очередного инфаркта посетил некий шведский журналист. Он был в ослепительно белой рубашке (тогда нейлон только появился, и такая белизна и гладкость была просто недоступна ранее). Бабки в палате (в СССР в палате стояло минимум 6 коек, и кто такая Ахматова, чтобы выделить ей отдельную палату?) всё ахали «Какая белая!». Ахматова тоже глядела на эту рубашку и думала «Пока мы здесь сгорали в пожарах Гражданской, массовых убийствах коллективизации, процессах 30х, крови Войны и ужасах Блокады, шведы все стирали и гладили эту рубашку, стирали и гладили». Италия вроде воевала, но лавка стоит все там же не первый век.
Такой шикарный город, живущий за счет своего старья (и вносящий неплохие налоги в общую казну) увы, не избежал своего шемякина. Кому удалось всунуться рядом с шедеврами постоять – не помню. Но, как видите, этот новодел можно хотя бы использовать для фото на память. На заднем плане очередная многочасовая очередь.
Сын везде умеет договариваться с животными и птицами. Они понимают друг друга. Это голубь даже залез ему в ладони.
А эта кошка в Римском Колизее пришла и улеглась рядом.
У меня получается договориться с собаками. Они ко мне приходят.
Комментариев нет:
Отправить комментарий