Несколькими словами помянула в тексте про друзей-ментов Славу («О тех, кого помню и люблю. Часть 23. и копия ).Он погиб, причем случайно. Тут, по поводу годовщины гибели еще одного хорошего человека, вспомнила про него, и решила записать. Потому что дети его тогда были маленькие, вряд ли он успел им рассказать. Он и мне-то рассказал по случаю.
Мы ехали с Северного кладбища, где оформляли подхоронение мамы к бабушке. Плохо мне было. Делали, что могли, четыре месяца после инсульта маму вытягивали, да не вытянули. Дети помогали – мыли, кормили, развлекали как могли. В ночь с 21 на 22 февраля вследствие очередного питерского броска атмосферного давления у мамы случился второй инсульт. Она умерла в тот же день, что ее бабушка, выкормившая ее своей блокадной пайкой.
Поп на Северном был откровенным уродом: мамино имя его не заинтересовало, зато властно надиктовывал брату, какие конфеты надо купить на помин «шоколадные, дешевых этих не носите», сколько надо ему дать на помин «сами понимаете, чтоб ваша маменька там не мучилась» и прочую дребедень. Вообщем, так он непристойно суетился вокруг денег, что брат еле удержался, чтоб ему в рожу не заехать. Попа кстати скоро потом сменили.
И я решила заказать службу по маме в Парголовской церкви. Ее полное название - церковь Спаса Нерукотворного Образа (Спасо-Парголовская) на Шуваловском кладбище.
Туда при СССР моя бабушка ездила на службы, и на вопросы, как она такую даль забирается и несколько часов на ногах выносит (там еще от 12го автобуса – потом он же 262й - пешком надо было мало не километр тащиться) отвечала «Бог посылает испытание и дает сил его нести». В нашей семье то, что православные службы на ногах стоят, считалось важным отличием от западных.
Прошли до церквы, обратно, и вот тут, глядя на мое лицо, Слава рассказал.Его дед служил под началом Федора Демьяновича Медведя – того самого, начальника НКВД при Кирове. Именно в охране Кирова. Они родом хохлы. Поселили их в Шувалово, как тогда делали: вселив в дом приличной интеллигентной семьи насильно. Как раз рядом с кладбищем. Хозяева, естественно, к подселенцам из ЧК были не расположены, с ними не разговаривали, хозяйка смотрела мимо Славиной бабки. В ту ночь, по рассказам Славиной матери, дед приехал, с порога сказал «Кирова убили. Всё – у тебя есть сутки, 24 часа. Быстро собирайся и уезжай с дочкой к своей родне на Украину, заховайся и сиди тихо. Про меня забудь, имя забудь. Дочку спасай». Он ходил по дому не раздевшись, в кожаном пальто и сапогах, собирал какие-то документы и вещи. Славина бабка с криками «миленький… я за тобой… я без тебя…» кидалась на него. Он даже не слушал, собрал, что хотел, посмотрел на часы, сказал «у тебя осталось 23 часа», и вышел.
После его ухода в комнату без стука вошла хозяйка дома, вся в слезах – и протянула Славиной бабке деньги «спасай вас Бог». Отдала что было.
И Славина бабушка одела дочку, и рванула из дома. Они уцелели.
Уже в 90е, в начале перестройки, работая там, где он служил, Слава попросил знакомого гэбиста разузнать про судьбу деда. Официально составил и направил запрос в Большой дом. Вызвали и сказали «Нет. Гриф на деле». Слава просил сказать хоть, где захоронили. И это – нельзя.
Он еще пару раз пытался. Не дали.
Что ж это за жизнь такая, что с мертвыми по сю пору воюют.
Комментариев нет:
Отправить комментарий