http://olga-andronova.livejournal.com/26850.html
Людей тех уже нет, поэтому рассказать о них можно.
Бабушка моя происходила из семьи зерноторговца, из Центральной России. Их было 2 сестры – Мария (Муся) и Анна Дмитриевны Ряполовы. Моя бабушка – младшая, тихая, домашняя. Ее жених утонул, когда ей было 17 лет. Ее от горя подальше отослали к родственникам на север, в Архангельскую. Там она познакомилась с моим дедом. Тот ее, утешил, уговорил выйти замуж, увез в Питер. Как говорила тетя Муся – на горе. Учитывая, что партийная карьера деда кончилась в 1938 расстрелом (причем гэбье врет, где расстреляли – то ли сразу в Питере, то ли позже в Магадане, за попытки бунтовать против лагерного руководства).
Тетя Муся (М.Д. Ряполова) была другим человеком. Моя мама называла ее Кабаниха – со ссылкой на Островского. И было за что.
Она построила свою жизнь. Именно так – не тащилась за поворотами ситуаций. А строила. Выучилась на врача. (Про мою бабушку с осуждением – Анечка так и не захотела). Вышла замуж за чиновника. Если правильно помню, он возглавлял облисполком где-то в центре России. Муж связался с медсестрой возглавляемой ею больницы. Она предложила ему 2 варианта: развод и потеря карьеры, либо остаться формально ее мужем. А она его не обидит. Он ей поверил и выбрал второй. Тетя Муся выдала медсестру за старика еврея-портного 70ти годов, и у него пошли исправно рождаться детки. Выучила медсестру на врача. Помогла защитить диссертацию.
Кстати, их собственная дочка – моя тетка, Инна Петровна Киселева – тоже стала врачом-рентгенологом, как и мать. Она тоже защитила диссертацию, была хорошим диагностом-педиатром. Помню, что когда я жила у них в Москве, к тетке в любое время суток звонили со всех концов страны. И она всегда отвечала – по ее снимкам и диагнозам делали сложные операции, т.е. решался вопрос о детских жизнях. Она знала про своих сводных братьев-сестер.
К пенсии из области дядю Петю перевели в Госплан. Тетя Муся ЕМНИП возглавила центральную больницу МПС. Она взяла с собой и ту медсестру-врача, пристроив ее где-то на кафедру.
Помню, что они жили в моем детстве где-то рядом с той больницей, там еще был канал Москва-что-то. Летом меня там пускали плавать, одев спасательный круг. Я умудрилась в воде перевернуться в круге, и плотно встала на голову. Мама тянула за веревку, привязанную к кругу. Однако помочь взрослые не успевали, только орали с берега. Но я как-то додумалась сложиться, и перетащить круг к горлу. Было мне тогда лет 5.
Мама, бывавшая в Москве чаще меня, говорила, что дядя Петя возвращался с работы, ужинал молча и ложился лицом к стене. Так и молчал весь вечер.
Со мной он разговаривал, когда я гостила у них. Безапелляционным тоном, резко, поучающе. Как теперь понимаю, он редко слышал возражения, да еще с ребенком говорить… Но от него осталось какое-то теплое ощущение-воспоминание.
Вообщем, он подчинился жене, но всю оставшуюся жизнь дома вроде как и не жил. Пребывал.
А потом очередным жарким московским летом – году так в 70-каком-то, тетя Муся слегла с инфарктом. Он ходил к ней в больницу. Она умерла - и он умер через месяц. На похоронах говорили, что он не смог жить без нее – потерял ориентир.
P.S. В 1938 бабушку с моим 8летним отцом после ареста деда выгнали из Ленинграда в Казахстан. Тетя Муся добилась им разрешения переехать к ней. Так и уцелел мой отец. Это в то время, когда отрекались друг от друга семьями, она спасла сестру и племянника, рискнула положением мужа и своим – главврача областной больницы.
Второй раз она спасала уже меня. Из-за воспаления легких кололи меня пенициллином. Тогда это была редкость, и партия попалась негодная. Я начала умирать. Положили в питерскую ж/д больницу. Диагноз поставить никак не могли, поэтому по очереди пихали в разные инфекционные палаты. Зато иммунитет поставили без прививок.
Какому-то муделю в белом халате пришла идея, что «ребенка облучили радиацией через форточку». Жили мы тогда в ведомственном доме на Московском вокзале. Окнами в стену пересыльной тюрьмы. У нас-то форточка, а напротив – намордники вместо окон. Какая радиация в центре Питера? Но для уточнения диагноза сделали пункцию спинного мозга. Слава Богу, не повредили ничего. Папа, правда, повредил главврача – приложил его об стенку, когда узнал.
Вообщем, диагноза нет, весу во мне тоже немного осталось, и вроде умираю. Приехала из Москвы тетя Муся, завернула меня в свою шубу, и поехала к Александру Федоровичу Туру. Был такой великий врач, академик, педиатр. Он тогда уже не вел приемы, только преподавал. За ней следом ломанулись врачи из ж/д больнички, так и стояли потом за ее спиной чуть дыша. Приехала она прямо в лекционный зал, положила на кафедру вместе с шубой и обратилась к нему со словами «Помогите как врач врачу. Это первый ребенок на все наши семьи». И то правда – в Сибири родня после лагерей на поселениях не размножалась, а от расстрелянных и вовсе - какое потомство?
Он не отказал. Посмотрел и поставил диагноз «Отравление неясной этиологии. Сделайте посев». Как в воду глядел – вырос пенициллин в чашечке Петри.
Но лечить как – все равно не знали.
А.Ф. Тур сказал: от отравления - кефиром.
После чего меня из больницы отдали маме (беременной к тому времени моим братом). Она утром пришла ко мне, и увидела, что матрасик на соседней кровати свернут. Вторая девочка умерла ночью. Так что отдали маме умирать домой.
Мама ставила чашку с кефиром на край стола, запрещала мне его пить и пряталась за дверью. Я тянула чашку к себе. Половину проливала из-за бессилия, вторую слизывала. Мама входила, наливала еще кефира и говорила «Не пей!». Все повторялось. Сначала заглотанную долю кефира выносило кровавой рвотой и поносом. Потом постепенно стало оставаться немного жидкости, потом больше. Так и выжила.
Когда мама уже родила Андрюшку и на дом пришла патронажная сестра, то, увидев меня в кроватке, она вскинулась «Она же умерла». Потом извинялась.
Людей тех уже нет, поэтому рассказать о них можно.
Бабушка моя происходила из семьи зерноторговца, из Центральной России. Их было 2 сестры – Мария (Муся) и Анна Дмитриевны Ряполовы. Моя бабушка – младшая, тихая, домашняя. Ее жених утонул, когда ей было 17 лет. Ее от горя подальше отослали к родственникам на север, в Архангельскую. Там она познакомилась с моим дедом. Тот ее, утешил, уговорил выйти замуж, увез в Питер. Как говорила тетя Муся – на горе. Учитывая, что партийная карьера деда кончилась в 1938 расстрелом (причем гэбье врет, где расстреляли – то ли сразу в Питере, то ли позже в Магадане, за попытки бунтовать против лагерного руководства).
Тетя Муся (М.Д. Ряполова) была другим человеком. Моя мама называла ее Кабаниха – со ссылкой на Островского. И было за что.
Она построила свою жизнь. Именно так – не тащилась за поворотами ситуаций. А строила. Выучилась на врача. (Про мою бабушку с осуждением – Анечка так и не захотела). Вышла замуж за чиновника. Если правильно помню, он возглавлял облисполком где-то в центре России. Муж связался с медсестрой возглавляемой ею больницы. Она предложила ему 2 варианта: развод и потеря карьеры, либо остаться формально ее мужем. А она его не обидит. Он ей поверил и выбрал второй. Тетя Муся выдала медсестру за старика еврея-портного 70ти годов, и у него пошли исправно рождаться детки. Выучила медсестру на врача. Помогла защитить диссертацию.
Кстати, их собственная дочка – моя тетка, Инна Петровна Киселева – тоже стала врачом-рентгенологом, как и мать. Она тоже защитила диссертацию, была хорошим диагностом-педиатром. Помню, что когда я жила у них в Москве, к тетке в любое время суток звонили со всех концов страны. И она всегда отвечала – по ее снимкам и диагнозам делали сложные операции, т.е. решался вопрос о детских жизнях. Она знала про своих сводных братьев-сестер.
К пенсии из области дядю Петю перевели в Госплан. Тетя Муся ЕМНИП возглавила центральную больницу МПС. Она взяла с собой и ту медсестру-врача, пристроив ее где-то на кафедру.
Помню, что они жили в моем детстве где-то рядом с той больницей, там еще был канал Москва-что-то. Летом меня там пускали плавать, одев спасательный круг. Я умудрилась в воде перевернуться в круге, и плотно встала на голову. Мама тянула за веревку, привязанную к кругу. Однако помочь взрослые не успевали, только орали с берега. Но я как-то додумалась сложиться, и перетащить круг к горлу. Было мне тогда лет 5.
Мама, бывавшая в Москве чаще меня, говорила, что дядя Петя возвращался с работы, ужинал молча и ложился лицом к стене. Так и молчал весь вечер.
Со мной он разговаривал, когда я гостила у них. Безапелляционным тоном, резко, поучающе. Как теперь понимаю, он редко слышал возражения, да еще с ребенком говорить… Но от него осталось какое-то теплое ощущение-воспоминание.
Вообщем, он подчинился жене, но всю оставшуюся жизнь дома вроде как и не жил. Пребывал.
А потом очередным жарким московским летом – году так в 70-каком-то, тетя Муся слегла с инфарктом. Он ходил к ней в больницу. Она умерла - и он умер через месяц. На похоронах говорили, что он не смог жить без нее – потерял ориентир.
P.S. В 1938 бабушку с моим 8летним отцом после ареста деда выгнали из Ленинграда в Казахстан. Тетя Муся добилась им разрешения переехать к ней. Так и уцелел мой отец. Это в то время, когда отрекались друг от друга семьями, она спасла сестру и племянника, рискнула положением мужа и своим – главврача областной больницы.
Второй раз она спасала уже меня. Из-за воспаления легких кололи меня пенициллином. Тогда это была редкость, и партия попалась негодная. Я начала умирать. Положили в питерскую ж/д больницу. Диагноз поставить никак не могли, поэтому по очереди пихали в разные инфекционные палаты. Зато иммунитет поставили без прививок.
Какому-то муделю в белом халате пришла идея, что «ребенка облучили радиацией через форточку». Жили мы тогда в ведомственном доме на Московском вокзале. Окнами в стену пересыльной тюрьмы. У нас-то форточка, а напротив – намордники вместо окон. Какая радиация в центре Питера? Но для уточнения диагноза сделали пункцию спинного мозга. Слава Богу, не повредили ничего. Папа, правда, повредил главврача – приложил его об стенку, когда узнал.
Вообщем, диагноза нет, весу во мне тоже немного осталось, и вроде умираю. Приехала из Москвы тетя Муся, завернула меня в свою шубу, и поехала к Александру Федоровичу Туру. Был такой великий врач, академик, педиатр. Он тогда уже не вел приемы, только преподавал. За ней следом ломанулись врачи из ж/д больнички, так и стояли потом за ее спиной чуть дыша. Приехала она прямо в лекционный зал, положила на кафедру вместе с шубой и обратилась к нему со словами «Помогите как врач врачу. Это первый ребенок на все наши семьи». И то правда – в Сибири родня после лагерей на поселениях не размножалась, а от расстрелянных и вовсе - какое потомство?
Он не отказал. Посмотрел и поставил диагноз «Отравление неясной этиологии. Сделайте посев». Как в воду глядел – вырос пенициллин в чашечке Петри.
Но лечить как – все равно не знали.
А.Ф. Тур сказал: от отравления - кефиром.
После чего меня из больницы отдали маме (беременной к тому времени моим братом). Она утром пришла ко мне, и увидела, что матрасик на соседней кровати свернут. Вторая девочка умерла ночью. Так что отдали маме умирать домой.
Мама ставила чашку с кефиром на край стола, запрещала мне его пить и пряталась за дверью. Я тянула чашку к себе. Половину проливала из-за бессилия, вторую слизывала. Мама входила, наливала еще кефира и говорила «Не пей!». Все повторялось. Сначала заглотанную долю кефира выносило кровавой рвотой и поносом. Потом постепенно стало оставаться немного жидкости, потом больше. Так и выжила.
Когда мама уже родила Андрюшку и на дом пришла патронажная сестра, то, увидев меня в кроватке, она вскинулась «Она же умерла». Потом извинялась.
Комментариев нет:
Отправить комментарий